❤️У меня уже как-то был пост про группу моей коллеги Е.Граховой, расстановку по сюжету Иронии судьбы. А вот про расстановку "Служебный роман". И если Иронию судьбы я смотреть не могу, мне не нравится там буквально все - то Служебный роман я часто пересматриваю, и смотрела уже раз 100 точно. Это один из тех фильмов, которые я могу смотреть в любое время и с любого места. Что-то там для меня очень глубокое и нежное. И вот в процессе расстановки открывается, а что же там такого неосознаваемого в глубине, что трогает душу нашего поколения, что делает этот фильм любимым и родным для стольких людей. Почитайте - там история нашей страны за судьбами и чувствами людей чуть старше нас. А казалось бы, все про служебный роман:)
❤️"ЛЮБОВЬ НАЧИНАЕТСЯ С ПРАВДЫ. Мы продолжили полевой просмотр любимых фильмов «Служебным романом». Знакомая с детства история раскрылась перед нами глубоко и неожиданно.
В начале встречи, мы поговорили о том, про что этот фильм для нас, что бы мы хотели в этой истории увидеть про себя, на какие вопросы получить свои личные ответы.
Для всех нас этот фильм оказался про два больших мира Мужской и Женский. Нам интересно было посмотреть, как происходит их встреча. И если не происходит, то почему.
Наш общий групповой запрос сложился из личных запросов участников.
- Как соединить в себе мужское и женское?
- Возможно ли быть одновременно в двух этих состояниях?
- Как органично совмещать личное и рабочее, чувства и деятельность?
- Посмотреть какие чувства и личные динамики поднимает этот фильм. Какие из них находят разрешение через эту историю, а какие пока нет.
- Как люди ищут и находят, или не находят свои дорожки к другому.
Наша работа получилась очень объемной и многоплановой и я решила отдельно описать две главные линии КАЛУГИНА-НОВОСЕЛЬЦЕВ и САМОХВАЛОВ – ОЛЕЧКА РЫЖОВА. Потому, что у них разный финалы и истории в них проявились абсолютно разные.
Сначала я опишу истории главных героев – Людмилы Калугиной и Анатолия Новосельцева.
Отношения между этими героями с самого начала были сильно заряжены. При распределении ролей, еще не войдя в историю, заместитель КАЛУГИНОЙ сразу же захотела «мочить» заместителя НОВОСЕЛЬЦЕВА.
В начале истории КАЛУГИНА находилась в повторяющемся, как отлаженный механизм, движении. Она вообще не видела людей. Все ее внимание было направлено вниз наискосок в определенную точку. Повторяя механические движения, она как зомбированная смотрела в эту самую точку. Так обычно в расстановках проявляются сильные истории в которые человек вовлечен или переплетен. Мы поставили фигуру этой истории, чтобы посмотреть, куда смотрит КАЛУГИНА. Перед нами развернулась следующая картина.
ИСТОРИЯ – зима, поле, люди с автоматами. В шинелях, ватниках, маскхалатах. Непонятно кто мужчина, кто женщина. Идет бой. Одних убивают, на их место встают другие. Большой закрученный механизм. Потери не в счет. Война все спишет. Механизм не должен останавливаться. Здесь нет отдельных людей, лишь винтики и шестеренки большой машины. Здесь нет чувств. Нет переживаний, что кого-то рядом убили. Нет страха, горечи, скорби. Нет и радости, что пока живой. Есть задача – выиграть бой.
КАЛУГИНА ощущает себя и этим механизмом, и его частью одновременно. Когда проявилась ИСТОРИЯ, она стала чувствовать себя живее.
НОВОСЕЛЬЦЕВ хорошо видел эту историю и тоже смотрел в нее. Ему стало понятнее и спокойнее, когда мы ее поставил. До этого его накрывала сумасшедшая непроглядная тоска и слезы. Когда появляется эта история, тоска уходит и он, как будто оживает, становится человеком и начинает видеть людей.
КАЛУГИНА - У меня чуть-чуть появляется внутренне пространство. Я начинаю немного думать о себе, задавать себе вопросы о себе. Пока история не была проявлена, пока я была ею охвачена, меня вообще не было.
Получается, что в начале истории они оба захвачены этой большой военной ИСТОРИЕЙ.
Фильм начинается, с того, что в статистическое учреждение приезжает новый заместитель КАЛУГИНОЙ. САМОХВАЛОВ приходит на эту должность из 2-хлетней командировки в Швейцарии. Ему не очень хочется возвращаться. Страшно, но надо. Он искренне рад встретить здесь своего старого студенческого друга НОВОСЕЛЬЦЕВА. Идея помочь ему получить повышение по службе . помогает ему примириться с новым местом в новом коллективе и он решает принять в этом деле самое активное участие. Сначала он напрямую говорит об этом КАЛУГИНОЙ, но та не хочет назначать НОВОСЕЛЬЦЕВА, потому что считает его слабым и безынициативным сотрудником. И тогда ему приходит в голову идея, чтобы НОВОСЕЛЬЦЕВ приударил за КАЛУГИНОЙ, сошелся с ней поближе. Тогда САМОХВАЛОВУ будет проще убедить ее назначить старого друга начальником отдела легкой промышленности.
Чтобы влиться в коллектив, САМОХВАЛОВ приглашает всех к себе домой на вечеринку, отметить свое назначение. Он подталкивает НОВОСЕЛЬЦЕВА, чтобы тот поухаживал за КАЛУГИНОЙ, как мужчина. С первого раза у НОВОСЕЛЬЦЕВА не получается установить контакт с КАЛУГИНОЙ. Она остается к нему холодна. Когда вторая попытка не дает результата, НОВОСЕЛЬЦЕВ выходит из себя и обзывает ее сухой, бесчеловечной и безразличной к людям. Говорит правду, как он сам на самом деле к ней относится.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – мне так мешает эта точка, в которую мы одновременно смотрим. Изначально она была для меня чужим человеком, которого я настороженно воспринимаю. Когда проявилась эта ИСТОРИЯ, я воспринимаю ее как человека, с которым у нас есть что-то общее, но я ее боюсь. Когда она вызывает меня в кабинет, чтобы отчитать за отчет, мне дико страшно. У меня адреналин зашкаливает.
КАЛУГИНА – фамилия НОВОСЕЛЬЦЕВ мне ничего не говорит. Фамилии мне вообще ничего не говорят. Я не вижу конкретных людей. Но лично к НОВОСЕЛЬЦЕВУ я чувствую отвращение, прямо до тошноты. Мне противно на него смотреть. Физически противно и хочется, чтобы он был от меня подальше.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - а у меня жуткий страх, как будто меня ведут на расстрел. Я понимаю, что меня все равно убьют, и мне жутко страшно. Кроме страха я не вижу ничего. У меня прямо туннельное состояние. Ощущение, что меня реально ведут на расстрел. У меня тут столько слез, кошмар.
КАЛУГИНА – я поняла, что за отвращение. Это я смотрю на него чьими-то глазами через военную ИСТОРИЮ. Я как будто видела поражение этого человека. Это смерть, с вывернутыми наружу кишками. Это так противно. Это отвратительная смерть. Она ассоциируется со слабостью, с проигрышем. Бывает смерть с доблестью. Можно умереть, закрыв собой амбразуру, на танке с гранатой можно умереть. А это не полезная для общего дела и негероическая смерть. Её до тошноты невозможно принять. У меня к нему презрение и моральное отвращение. Так умирать нельзя. Он такой слабый и беспомощный. Смерть приветствуется, когда она других вдохновляет. А такая некрасива, негероическая. Такой никого не вдохновишь.
НОВОСЕЛЬЦЕВ при ее словах начинает злиться. Что-то внутри него начинает бунтовать. Красивая смерть, некрасивая.
КАЛУГИНА – у меня переплетение с каким-то командирским составом. У меня есть четкое видение, как должно быть.
САМОХВАЛОВ – Я сочувствую НОВОСЕЛЬЦЕВУ. Я как увидел НОВОСЕЛЬЦЕВА и его проблему, сразу же включился и хочу ему помочь. «Вот мое плечо, давай, действуй. У тебя получится».
НОВОСЕЛЬЦЕВ верит САМОХВАЛОВУ, но не может даже в мыслях себе представить роман с КАЛУГИНОЙ. Он видит ее как мужчину, видит того, кто в него стреляет. Он хватается за САМОХВАЛОВА, в надежде, что тот может его вытащить из всего этого внутреннего кошмара. Вдруг получится все переиграть? Для меня ты человек, который вытягивает меня с этого поля боя, вытягивает меня с войны за шкирку.
САМОХВАЛОВ – давай, мне прямо в радость. Я благодарен тебе, что ты меня включил в эту действительность. Я искренне хочу помочь.
КУЛАГИНА – когда НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал: «Я вижу в ней того, кто в меня стреляет», у меня прояснилась та ИСТОРИЯ. Это действительно переплетение. Я командир, который стреляет в труса, дезертира. Я понимаю, что это я в живот выстрелила и вывернулись кишки. И у меня отвращение. У меня перед глазами двойная картинка – я отношусь к нему и как к сотруднику, и как к дезертиру.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я не чувствую себя предателем. Видимо симметричные, но разные истории. Я чувствую смерть по-другому. Я очень воодушевлен поддержкой САМОХВАЛОВА. Наконец, хоть кто-то видит вот это мое состояние бесконечного ужаса, в котором я очень-очень долго живу. И хочет мне помочь изменить это. Правда путь, который он мне предлагает для меня пока запредельно сложен.
Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ заходит в комнату к КАЛУГИНОЙ, он чувствует себя в ситуации, когда его ведут на расстрел, а ему нужно еще развлечь того, кто его расстреляет. И есть крохотная надежда, что он сможет его умолить и его помилуют. Вот на таком адреналине он заходит в комнату и пытается завести непринужденную беседу.
Для КАЛУГИНОЙ – вечеринка в честь вступления в должность САМОХВАЛОВА - это чистая формальность, часть ее работы, как планерка, поездка к министру и другие рабочие мероприятия. Людей она не видит. А видит работу отлаженного механизма.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Каждый раз, когда я сталкиваюсь с КАЛУГИНОЙ, я как будто на войне. Поддержка САМОХВАЛОВА придает мне некоторую уверенность. Я пытаюсь перенестись из своих ощущений и чувств в реальную обстановку. Пытаюсь за что-то зацепиться, понять, что я нахожусь в этой реальности, а не под расстрелом. Я говорю про грибы, про стихи, про то, что я здесь. Как будто маркируя реальность через факты, я сам себя пытаюсь вытащить из той истории с расстрелом.
КАЛУГИНА – как он меня раздражает. Я ничего грубое не могу ему сказать. Почему? Не понимаю. Он говорит и говорит. И это вызывает у меня раздражение.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - я пытаюсь найти точку опоры и силы, которая позволит перевернуть эту ситуацию. Я очень долго думаю, что мне делать. Еще перед этим, мне казалось, что я не выдержу и что-нибудь выкину, чтобы добраться до ее чувств. Чтобы она тоже была в этой реальности, а не в ИСТОРИИ, которая меня пугает. Войдя в комнату второй раз, я принимаю внутренне решение, что пойду до конца. Я все-таки достучусь. Я немного выпиваю для смелости. Если бы не ощущение поддержки САМОХВАЛОВА за спиной, я бы на это никогда не решился.
САМОХВАЛОВ – у меня сейчас ощущение такого единства и братства. Мы вместе ищем на нее смотрим. Вместе выбираем эту мишень. Я верю в тебя. Я верю, что ты можешь, братан. Еще немножко осталось. У тебя получится.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я очень хорошо чувствую эту поддержку. Я вспоминаю ситуацию в кабинете, где она меня гнобила, у меня начинает прорываться злость - «Ах. ты сука!». Уже просто невозможно терпеть. Вот эта грань. Я решаю на кон поставить все. И я понимаю, что после этого меня уволят. И все-таки я иду. Короче, я решил сказать правду. Убрать этот наносной флер, эту постоянную военную двойственность в отношениях с ней.
КАЛУГИНА – когда он сказал правду, мне стало так страшно, у меня начинает кружится голова. В груди у меня столько волнения и затуманивающего страха. То, что он говорит, куда-то очень сильно попадает. Его слова вызывают сильное напряжение в черепе. Я начинаю чувствовать свое тело. Пока только через головную боль.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – а я себя чувствую тут сильным. Я больше не чувствую себя человеком, которого ведут на расстрел.
КАЛУГИНА – у меня земля плывет под ногами, голова как будто в тумане, я ухожу в полуобморочном состоянии и ничего не соображаю, действую на автомате. Я только знаю, что нужно скорее отсюда уйти.
На другой день она читает личное дело НОВОСЕЛЬЦЕВА. Он приходит на работу в ужасе от того, что он вчера натворил. Ему говорят, что надо извиниться. Он идет к ней. Снова ощущение, как на расстрел.
КАЛУГИНА – у меня выбита почва из-под ног капитально. У меня была устойчивость. Все отлажено. А тут, земля плывет. В голове тоже нет никакой ясности. Я пытаюсь нащупать опору. За что-то зацепиться в реальности. Я листаю его дело – это судорожные попытки за что-то зацепиться. Информацию какую-то получить. Здесь есть еще какая-то моя личная история. Больше похоже на ту, где не сложилось прежние отношениями. Там тоже была полная потеря опоры под ногами. Это страх, когда мужчина говорит правду. Мужчина долго к ней ходил, а потом женился на ее подруге. Она надеялась на одно, а правда оказалась совсем другая. И тогда у нее поселился страх перед правдой.
Мы вывели эту историю предательства мужчины в отдельную фигуру.
КАЛУГИНА - У меня что-то проясняется, когда об этом говорят. У меня ясности добавляется. Было что-то еще раньше до той личной травмы, где правду нельзя было видеть. (поставили ещё одну историю). История предательства на войне. История предательства в личной жизни, это повторение того военного предательства. Когда поставили эту историю, у КАЛУГИНОЙ сердце заболело.
САМОХВАЛОВ – у меня сейчас много уважения к Калугиной. Хочется ее как-то приобнять, подсобрать. Я стою за НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ, как в расстановках родитель, смотрю на КАЛУГИНУ и любуюсь ею.
КАЛУГИНА – когда САМОХВАЛОВ сказал, что он мной любуется, к меня мурашки пробежали и я воспринимаю, что он любуется мною не как женщиной. Я ощутила, что я на себе очень много держу. Какой-то очень большой объем на себе держу.
Калугина приглашает ВЕРОЧКУ к себе и просит ее рассказать про НОВОСЕЛЬЦЕВА. ВЕРОЧКА видит его плюсы и минусы. Сначала она говорит о минусах, потому, что знает, что КАЛУГИНА критична. А потом говорит хорошие вещи, особенно эта жертвенное, что он один с двумя детьми. «А мама там был НОВОСЕЛЬЦЕВ»
ВЕРОЧКА – я вдруг осознала, что НОВОСЕЛЬЦЕВ среди баб сидит. Один. Я других мужиков там не видела. Все другие мужики руководящие должности занимают. А он среди баб сидит, как будто прячется среди них.
КАЛУГИНА – на меня отрезвляюще действуют слова «А мама там был НОВОСЕЛЬЦЕВ». До этого я вся была выпавшая из реальности. А тут одна часть меня на место встроилась. Что-то щелкнуло внутри и я задумалась. У меня есть понятие свой-чужой. Чужой - это враг. Как будто раньше это был непонятный враг. А в этой фразе звучит человечность и я вижу, что передо мной человек и он живой. Мне это очень сильно устойчивости добавляет. Когда он из врага превратился в человека, с ним можно больше не воевать.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – когда стали говорить, что я сижу среди женщин, я понимаю, что среди них мне безопасно. Дети у меня пацаны, но они маленькие и они тоже для меня безопасны. Я не хочу к КАЛУГИНОЙ идти. У меня опять всплывает воспоминание, что я иду на расстрел. Я хочу избежать этой ситуации, я не хочу испытывать «воспоминания расстрела». Я не знаю, что я хочу, и как это сказать, и что конкретно надо сказать. После вот этого всего Что я могу сказать? Я не могу продолжить то, что начал говорить, потому что сейчас уже другая ситуация, а мне нужно возвращаться обратно в ту ситуацию. Я мечусь между этим.
КАЛУГИНА - Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ заходит в мой кабинет у меня двойственное состояние. С одной стороны, у меня неожиданно для меня самой включилось женское и началась игра. С другой стороны, я чувствую некую официальную маску снаружи.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – а мне вот это страшно. Мне страшно видеть женщину, которая видит во мне мужчину. Смотрит на меня не как на друга, женщину, или сотрудника. Когда я вижу, что меня видят, как мужчину, меня начинает колбасить и трясти. Путаются слова, я не могу думать нормально. Ты смотришь на меня, как на мужчину, а мне это прямо невыносимо, страшно и вообще, жесть. Я не боюсь женщин. Я боюсь женщин, которые воспринимают меня как мужчину.
Мы вывели в отдельную фигуру личную историю НОВОСЕЛЬЦЕВА, где его бросила жена с двумя детьми.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Мне опасно, если меня начинают воспринимать не как милого и безопасного, который между женщинами прятался под этой маской, «Я тут ничего, я тут слабенький» когда меня так видят, мне нормально. А когда во мне начинают видеть мужчину, как КАЛУГИНА увидела, когда я себя проявил тогда и теперь за это мне надо отвечать, мне больше всего страшно вот это.
КАЛУГИНА - У меня пробивается эротическое состояние. Я тут и стакан глажу, у меня поднимается сексуальное возбуждение внизу. Но у меня очень хороша маска на лице, которая смотрит сверху вниз на НОВОСЕЛЬЦЕВА с женской игрой. У меня уже включена сексуальность. Как женщина, я чувствую себя на высоте. Причем я не отдаю себе отчет, что я страшная. Я привыкла, что мне всегда говорили только хорошее.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - (начинает заикаться) У меня жар. У меня обливается все холодным и горячим потом, меня трясет. Я не могу, как мужчина на нее смотреть. Я начинаю понимать, что она меня выдавливает в эту сторону, что я должен быть, как мужчина. Во мне начинает просыпаться и включаться эта роль. Меня колбасит, и страх жуткий, я тупо пытаюсь найти, что с этим сделать. Она меня додавливает, чтобы я опять вжился в роль мужчины. И я начинаю что-то говорить, какую-то глупость, «злая, добрая, черства, душевная, сухая, мокрая…
КАЛУГИНА – а вот здесь мне обидно, я надеялась на открытое подтверждение своей женской силы. Внутри у меня четкое ощущение, что как женщина, я крута. «Злая-добрая…» как будто это все ложится, ложится и вдруг, когда он говорит «мокрая». У меня раз, слезы внутри, как будто это все не то, чтобы спектакль, это все не настоящее, то, что он до этого говорил. «мокрая» - это такой абсурд. Сейчас это было, как мишура новогодняя. Я думала, что он правду говорит, а тут… Снова боль в сердце и мне до слез обидно, мне плохо и я не знаю, что делать. Я расстраиваюсь очень. Она и плачет потом по фильму «Что вы меня обзываете?»
НОВОСЕЛЬЦЕВ – «Вы плачете, прямо, как настоящая». Он не может в это поверить. Потому что он долго прятался от всего этого, так долго бежал от мужской позиции. Каждый раз, когда он заходил в эту мужскую позицию, у него всегда возникали какие-то проблемы. Ему очень не просто быть мужчиной.
КАЛУГИНА – вот сейчас я живая. У меня сердце побаливает в груди, но я сейчас что чувствую, то и говорю. Впервые за нашу работу.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я вижу сейчас в ней человеческое что-то. И думаю, может и не так уж и страшно.
КАЛУГИНА – А я рассказываю, что прихожу домой, про одиночество, бесполезность и бессмысленность своей жизни. Мне хочется понять, какая я «Неужели я такая страшная, как женщина?». Мне надо, чтобы кто-то снаружи сказал правду, какая я.
НОВОСЕЛЬЦЕВ. – Я, наверное, впервые в жизни вижу женщину, в которой есть человеческое, которая не хочет меня использовать, каким-то образом воспользоваться моей мужественностью. Меня так впечатляет это открытие, что женщина – это человек тоже. Что у нее есть чувства, что это может быть по-настоящему, что это может быть по-человечески, а не это желание на что-то развести, или постоянное «ты должен». Я вижу, что есть женское, которое человечное. Я поражен этим открытием, и внутри разливается какое-то спокойствие.
После откровенного разговора с КАЛУГИНОЙ, НОВОСЕЛЬЦЕВ задерживается на работы. Он ждал, пока все уйдут, чтобы снова оказаться с ней наедине. Он приходит к ней в кабинет. КУЛАГИНОЙ нет, и он разыгрывает их диалог.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - я в шоке от этого разговора. Я пытаюсь как-то понять КАЛУГИНУ. Я пришел в ее кабинет. Я сажусь на ее место. А как ей вообще это все? Я пытаюсь понять, как ей на самом деле тяжело, как она пытается все это держать, что с ней на самом деле происходит. У меня такое человеческое сочувствие, человеческая открытость и желание понять ее жизнь.
КАЛУГИНА возвращается и, застав НОВОСЕЛЬЦЕВА в своем кабинете, подхватывает его игру.
КАЛУГИНА – я видимо проплакалась и у меня какое-то спокойствие внутри и что-то настоящее. Раньше я была, как механизм, а тут какое-то живое спокойствие внутри. Я захожу, вижу эту картину, как он паясничает и изображает. Я спокойно смотрю на это и мне весело и просто. Впервые на что-то смотрю адекватно. И хочется сказать «Да, нет, продолжайте». Ну спектакль сейчас такой забавный посмотрю. Интересно, живенько так».
НОВОСЕЛЬЦЕВ - мне интересно, я же не буду менжеваться. Ну зашла, ок. Такое желание, я пытаюсь понять тебя, а побудь и ты в моей шкуре. И она подхватила эту игру. Вот прикол.
КАЛУГИНА – да это игра. Я говорю «я никчемный, я сам ничего не могу» . Я же его таким знаю, как работника. И озвучиваю каким его знаю.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – в этой игре очень много. В ней возникает доверие. Первый шаг доверия, когда я не боюсь быть осужденным.
КАЛУГИНА – Я какая-то спокойная внутри и нет жесткости. Она снаружи есть, а внутри у меня вообще нет этой жесткости. Я соединенная с собой. Ну, подумаешь на моем кресле сидит. Меня вообще как-то не задевает. Забавный. Поддерживая игру, я становлюсь какая-то живая.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Все, у меня уже фокус включился, как на женщину. Доверительная штука, когда она приняла эту игру. У меня только она одна сейчас существует. Больше вообще ничего не интересует.
На другой день КАЛУГИНА вызывает ВЕРОЧКУ, чтобы та научила ее одеваться.
КАЛУГИНА – я ее пригласила, но внутри я смотрю на нее свысока. Снаружи я ее что-то спрашиваю, а внутри я о себе очень высокого мнения, как о женщине.
ВЕРОЧКА – Вот-вот, это высокомерие я читаю не той частью, которой надо. Не профессиональной, а человеческой. Женская мода и стиль - это моя территория. А она настолько высокомерна и не признает моего преимущества в этом.
ВЕРОЧКА учит КАЛУГИНУ не скрывая своего превосходства и раздражения. «Вот идете вперед, как сваи забиваете»
КАЛУГИНА – А вот тут моя уверенность в себе, как женщине, впервые покачнулась, когда она стала говорить про мою походку. Про какие-то очевидные вещи, которые я не осознаю. Она говорит «идете, как сваи забиваете», и брови у меня не такие. У меня возникает замешательство, что что-то не так. Но у меня нигде не падает самооценка. «Ну сделаем по-другому. Ладно». У меня нет никаких сомнений в своей прекрасности. Ну сейчас чуть-чуть апгрейтюсь, спрошу, что там носят. НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал, что я как-то не так одеваюсь. Я и не замечала, что что-то не так.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Да, без лоска.
КАЛУГИНА – Да? Правда? Я считала, что я крута на самом деле. У меня вообще у меня самооценка железная, железобетонная такая. Но кто-то сказал, ну ладно, сейчас выясню, исправлю чуть-чуть.
Пока ВЕРОЧКА натаскивает КАЛУГИНУ на красивую женскую походку, в зал входит ШУРА с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ с конем.
КАЛУГИНА - Ну тут капец. Тут какая-то история про то, что есть женские дела, которые мужчины не должны видеть. Женское интимное что-то. Я быстренько отряхнулась, сделала вид, что ничего такого не было. У меня замешательство и я не понимаю, что делать. Я была все время королевой на коне, а сейчас я растерянная, потому что где-то не на своем месте нахожусь. Я потеряла место уверенности, из которого я могла смотреть на него свысока.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я вижу продолжение игры и мне интересно за этим наблюдать. Вижу, что есть взаимодействие и что-то происходит. Я чувствую себя мужчиной. У меня есть внутренняя устойчивость. Я могу быть на своем месте и при этом могу кружить. Как человек, который ведет этот вальс. Он и вокруг, и наблюдает, и играет, и чувствует и при этом очень сильная устойчивость. Уверенность.
КАЛУГИНА – Я в противоположном этому состоянии. Я как листочек на ветру – девочка-девочка. Растерянная.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я пытаюсь провоцировать дальше, чтобы вести и понять в какую сторону будет двигаться ситуация, спрашиваю, "А что Выы там вечером делали?" Она врет, что со своим знакомым ездила в ресторан – шашлыки, сациви, купаты.
КУЛАГИНА – Ну да, я понтуюсь.
Игра между КАЛУГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ переходит на новый уровень. Он покупает ей цветы, причем покупает самый дорогой букет и ещё сдачи не берет, при том, что в начале фильма он искал деньги на ботинки сыну. Ставит букет ей на стол и убегает. Она понимает, что букет от него, вызывает его в свой кабинет, а он отказывается, что это он принес букет.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – здесь чувствую внутреннее расщепление на мужчину, и на сотрудника женского коллектива и не знаю, как это совместить. Меня это немножко колеблет, и я не знаю, как правильно. Прятаться за женщинами, как раньше, или говорить открыто. Я немного потерялся в этом выборе - я то ли мужчина, то ли я не мужчина. Для меня это какая-то парадоксальная ситуация. Смешение ролей. Если бы она мне сказала, «Да, я принимаю твое ухаживание, ты для меня мужчина», то мне бы было понятнее. А так, я до сих пор не уверен, что для нее это серьезно. Вдруг для нее это просто игра. А я тут сейчас буду рассказывать и раскрываться. Я хочу определиться и провоцирую ее первой сказать, как она ко мне относится.
КАЛУГИНА – Когда я утром прихожу и вижу цветы, я уже такая вся девочка-девочка. У меня внутри нет барьеров. Я вижу цветы и все понимаю. Мне приятно. Я хочу его спровоцировать, чтобы он открыто сказал мне, что цветы от него. Открыто сказал «а ля, ты моя» заявил это прямо. Это мне важно. Я вызываю его, даю ему шанс раскрыться, а он несет мне ересь про Бубликова. Я начинаю злиться. Какого хрена? Ну уже цветы принес. Он не признается. Я расстраиваюсь и злюсь.
На другой день выходной. КАЛУГИНА решает позвонить НОВОСЕЛЬЦЕВУ и извиниться за вчерашний разговор, что она заподозрила его в том, что он подарил ей этот букет. Он признается ей, что да, действительно это так, это он подарил ей цветы. Она снова злится и бросает трубку.
КАЛУГИНА - Я подумала, пока дома убиралась. А может и правда это только моя фантазия? В голове все улеглось. Я так себе решила. Но вероятность же есть, что это кто-то другой. Я решила позвонить и извиниться. И снова взбесилась, потому что это детский сад какой-то.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Я признался, потому что я дома и мне не надо здесь выбирать позицию. Я могу сказать да, это я. Я дома, я мужчина и роли подчиненного у меня сейчас нет.
На другой день КАЛУГИНА узнает, что САМОХВАЛОВ передал любовные письма ОЛЕЧКИ ШУРЕ.
КАЛУГИНА – У меня такое возмущение в груди. Потому, что я сейчас сама со своим хрупким личным в контакте. Я очень болезненно воспринимаю неуважение к личному другого человека. В начале фильма, я бы на эту ситуацию даже внимания бы не обратила. Я бы сказала: «Идите, меня это не касается»
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Я все думаю над тем, почему я захотел дать ему по морде. До меня доходит, что он меня подталкивал на служебный роман – «Давай, давай, иди, проявись, скажи правду. Прояви себя, как мужчина». Я то проявился и за это отвечаю. Я мог работу потерять, но я правду сказал. А он – спрятался. Он не захотел сказать правду женщине в лицо. Он меня провоцировал «Будь мужиком, проявись», а сам не проявился, не сказал ей в лицо, пошла ты на хер, а отдал письма ШУРЕ, чтобы другие разобрались с его проблемой. Понятно, что мы мужики и бабы крутят нами, как хотят, но мужская позиция, поставить ее на место и сказать, знаешь, что у меня семья, и вообще отвали от меня. Меня это побудило прийти и дать ему в морду. Но это никак не влияет на наши отношения. Тут настолько все по-братски искренне, да, ты поступил, как мудак, не по-мужски, но это не значит, что я тебя не уважаю.
НОВОСЕЛЬЦЕВ дал САМОХВАЛОВУ в морду. КАЛУГИНА говорит САМОХВАЛОВУ, чтобы он дал ему сдачи. На что тот отвечает, что он ответит ему по-другому.
После этого КАЛУГИНА приглашает НОВОСЕЛЬЦЕВА к себе домой. И там они уже сближаются как мужчина и женщина.
КАЛУГИНА - Да тут эта девочка выбирается наружу
САМОХВАЛОВ приходит к КАЛУГИНОЙ и рассказывает о том, что НОВОСЕЛЬЦЕВ собирался ее соблазнить, ради должности начальника отдела легкой промышленности.
САМОХВАЛОВ – Я КАЛУГИНОЙ любовался всегда. То, что она нарядилась, даже какую-то досаду вызвало. Он присоединяется к ее взрослой части автора и деятеля. В этом треугольнике Я, НОВОСЕЛЬЦЕВ и КАЛУГИНА я чувствую себя на равных и к обоим хорошо отношусь. Я сначала помогал НОВОСЕЛЬЦЕВУ из какого-то сопереживания. Когда я иду и рассказываю правду КАЛУГИНОЙ, я прямо ей в руки даю орудие какое-то. Сделай свой ход. То есть я сначала ему помогал, а потом ей.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – То, что он рассказал КАЛУГИНОЙ, я абсолютно по-мужски это воспринимаю. Я уважаю его решение. Я его провоцировал «Ну что, ты не смог сказать правду?» Ну подожди, ты хочешь правду, да я тогда скажу всю правду. Мне кажется, что я получил по своей правде тоже.
КАЛУГИНА – Когда я прихожу вся такая красивая и наряженная, я чувствую себя очень живой. Во мне все двигается как-то. У меня нет того – полюбуйтесь мной. Я сейчас очень живая.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - И я на это отреагировал. Увидел и побежал за билетами. Просто цветы цветут в моей душе. Я на самой высшей стадии любви и вдохновения.
КАЛУГИНА – Когда он меня куда-то вечером пригласил, а почему бы и нет. Такая живость и естественность. Рядом с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ мне вообще легко. Когда САМОХВАЛОВ говорит, что НОВОСЕЛЬЦЕВ решил за ней приударить, чтобы получить эту должность, у меня что-то в груди начинает побаливать немножечко. Я погружаюсь в себя. Я не думаю, что он меня предал. Я уже знаю какой он. Я уже очень прониклась к нему, к его естественной заботе, к трепетности. Я думаю о том, как ему оказывается тяжело с детьми, что он пошел на это. Он для меня остается близким и знакомым человеком. Мне давит в груди то, что я, как женщина, возможно, ему не интересна. Я назначу его начальником отдела легкой промышленности, а потом пойду и где-то поплачу. Я переживу. Но я ему сейчас отдаю то, что ему нужно. И в этом большая любовь моя к нему. Я душой как-то отдаю это. Но я так быстро не могу его разлюбить. Это мои чувства, когда я диктую ВЕРОЧКЕ приказ. А когда НОВОСЕЛЬЦЕВ говорит, что я ему дорога. Я себя чувствую ни на том, ни на том берегу. Я уже ушла на тот берег, где я оплакиваю эту потерю себя и его в моей жизни. А тут я как будто посередине реки. Не там, не там.
НОВОСЕЛЬЦЕВ радостный приносит ей билеты в цирк. Она сообщает ему о том, что назначает его начальником отдела. На что НОВОСЕЛЬЦЕВ интересуется, а почему таким тоном. А типа вы что, вы же этого хотели? Вот, получайте.
КАЛУГИНА - Я сейчас этим тоном и холодностью защищаю свое нутро. Там очень много. У меня защита включилась.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Когда я понимаю, что правда известна, я получил облегчение и решил идти до конца. Я понял, что это сдача САМОХВАЛОВА - я получил по тому же месту. У меня настолько все это обрывается внутри, мужское, женское, любовь, там все. Если до конца быть правдивым. Да, изначально это было так. Потом это поменялось. Мне сейчас не важно это назначение. Потому что с меня слазит эта роль, которая была натянута, что я не принимаю никаких решений, я типа такой мягкий, безынициативный сотрудник, как обо мне говорили сначала. Я начинаю писать заявление. Все, я типа валю отсюда. Я не знаю, куда дальше и как дальше, но мне хочется довести это дело до конца по-мужски.
КАЛУГИНА – Мне трудно, он все равно остается дорогим мне человеком. Я не могу это выключить так быстро. Когда он пишет заявление, он начинает от меня отдалятся и у меня инстинктивное движение его схватить. Но схватить я не могу. И я продолжаю играть в маску.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – А у меня как будто захлопываются все мои чувства, которые были и остается один фасад. Я должен повести себя, как мужик. Надо сначала это все разрулить с правдой, а потом уже все остальное. Я не реагирую никак на ее выпады. Подпишите мне заявление и я пойду, все, до свидания. Мне не нужна эта должность.
КАЛУГИНА - Я в замешательстве. Я злюсь, сама не понимаю от чего. Каждый раз, когда он пишет заявление, когда он говорит об этом, когда он убегает, между нами что-то натягивается, как резинка и я бегу за ним. Я это делаю инстинктивно. Я не могу его отпустить. Я не могу от него оторваться.
Они спорят, НОВОСЕЛЬЦЕВ выбегает из кабинета, она бежит за ним. Он садится в машину. Она ломится в ту же машину. Водитель открывает ей дверь, она садится и бьет его, потом они начинают целоваться. Машина – это уже не ее территория и там НОВОСЕЛЬЦЕВ ведет себя, как мужчина.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – У меня начинается оттаивание, когда я понимаю, что я ей нужен, что она действительно мне верит, что у меня есть к ней чувства.
КАЛУГИНА – Когда я через все помещение бегу за ним, я все ещё стараюсь сохранить свою маску. Я бегу, а между нами натягивается резинка. Он отдаляется и меня к нему притягивает. Я вообще ничего не могу с эти сделать. Когда он садится в машину, у меня ярость. Он что еще уехать сейчас может? От это ярости, что он может уехать, я начинаю его усиленно колотить. Сбрасываю на него свою ярость.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я себя чувствую по-мужски - и открыто, и правдиво - и вот она правда. Я чувствую себя хорошо. Мужчиной, таким, цельным. Со стержнем. Я готов принимать решения, хоть это и сложно.
КАЛУГИНА - Я чувствую его руки, он мен обнимает, сдавливает меня руками и я сдаюсь. Истерика успокаивается.
Через 9 месяцев в семье Новосельцевых было уже 3 мальчика.
Вот такие чувства, истории и состояния линии КУЛАГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВА раскрылись в нашей сюжетной расстановке по фильму «Служебный роман». Для нас это оказалось неожиданно, но было внутренне согласие с тем, что проявилось.
Удивила яркая и сильная военная история, в которую сначала они оба смотрели. Возможно скрытые обаяние и сила этого фильма в том, что через любовную историю он помогает уйти с войны, бинтует наши коллективные военные раны, дает эмоциональный проход к здоровой части. Через любовь, через правду, через смелость говорить правду. Через проживание этой истории, мы еще раз прожили освобождающее влияние правды. Она неудобная, говорить и признавать ее не просто, она каждый раз была большим шагом к сближению Людмилы Калугиной и Анатолия Новосельцева.
Очень по живому Рязанов показал, как через тонкие трещины психологических защит начинает пробиваться живое, настоящее и постепенно сплетается в тропинки навстречу друг другу, которые с каждой сценой становятся шире.
После нашей работы я пересмотрела «Служебный роман» уже совсем с другой глубиной понимания. Восприятие этой истории обострилось. Я ощущала трепетность в моменты их робкого сближения и уязвимости, а смешные места были еще смешнее.
История отношений САМОХВАЛОВА и ОЛЕЧКИ РЫЖОВОЙ требует отдельного рассказа. Там все совсем по-другому.
(Расстановку вела Е.Грахова)
❤️"ЛЮБОВЬ НАЧИНАЕТСЯ С ПРАВДЫ. Мы продолжили полевой просмотр любимых фильмов «Служебным романом». Знакомая с детства история раскрылась перед нами глубоко и неожиданно.
В начале встречи, мы поговорили о том, про что этот фильм для нас, что бы мы хотели в этой истории увидеть про себя, на какие вопросы получить свои личные ответы.
Для всех нас этот фильм оказался про два больших мира Мужской и Женский. Нам интересно было посмотреть, как происходит их встреча. И если не происходит, то почему.
Наш общий групповой запрос сложился из личных запросов участников.
- Как соединить в себе мужское и женское?
- Возможно ли быть одновременно в двух этих состояниях?
- Как органично совмещать личное и рабочее, чувства и деятельность?
- Посмотреть какие чувства и личные динамики поднимает этот фильм. Какие из них находят разрешение через эту историю, а какие пока нет.
- Как люди ищут и находят, или не находят свои дорожки к другому.
Наша работа получилась очень объемной и многоплановой и я решила отдельно описать две главные линии КАЛУГИНА-НОВОСЕЛЬЦЕВ и САМОХВАЛОВ – ОЛЕЧКА РЫЖОВА. Потому, что у них разный финалы и истории в них проявились абсолютно разные.
Сначала я опишу истории главных героев – Людмилы Калугиной и Анатолия Новосельцева.
Отношения между этими героями с самого начала были сильно заряжены. При распределении ролей, еще не войдя в историю, заместитель КАЛУГИНОЙ сразу же захотела «мочить» заместителя НОВОСЕЛЬЦЕВА.
В начале истории КАЛУГИНА находилась в повторяющемся, как отлаженный механизм, движении. Она вообще не видела людей. Все ее внимание было направлено вниз наискосок в определенную точку. Повторяя механические движения, она как зомбированная смотрела в эту самую точку. Так обычно в расстановках проявляются сильные истории в которые человек вовлечен или переплетен. Мы поставили фигуру этой истории, чтобы посмотреть, куда смотрит КАЛУГИНА. Перед нами развернулась следующая картина.
ИСТОРИЯ – зима, поле, люди с автоматами. В шинелях, ватниках, маскхалатах. Непонятно кто мужчина, кто женщина. Идет бой. Одних убивают, на их место встают другие. Большой закрученный механизм. Потери не в счет. Война все спишет. Механизм не должен останавливаться. Здесь нет отдельных людей, лишь винтики и шестеренки большой машины. Здесь нет чувств. Нет переживаний, что кого-то рядом убили. Нет страха, горечи, скорби. Нет и радости, что пока живой. Есть задача – выиграть бой.
КАЛУГИНА ощущает себя и этим механизмом, и его частью одновременно. Когда проявилась ИСТОРИЯ, она стала чувствовать себя живее.
НОВОСЕЛЬЦЕВ хорошо видел эту историю и тоже смотрел в нее. Ему стало понятнее и спокойнее, когда мы ее поставил. До этого его накрывала сумасшедшая непроглядная тоска и слезы. Когда появляется эта история, тоска уходит и он, как будто оживает, становится человеком и начинает видеть людей.
КАЛУГИНА - У меня чуть-чуть появляется внутренне пространство. Я начинаю немного думать о себе, задавать себе вопросы о себе. Пока история не была проявлена, пока я была ею охвачена, меня вообще не было.
Получается, что в начале истории они оба захвачены этой большой военной ИСТОРИЕЙ.
Фильм начинается, с того, что в статистическое учреждение приезжает новый заместитель КАЛУГИНОЙ. САМОХВАЛОВ приходит на эту должность из 2-хлетней командировки в Швейцарии. Ему не очень хочется возвращаться. Страшно, но надо. Он искренне рад встретить здесь своего старого студенческого друга НОВОСЕЛЬЦЕВА. Идея помочь ему получить повышение по службе . помогает ему примириться с новым местом в новом коллективе и он решает принять в этом деле самое активное участие. Сначала он напрямую говорит об этом КАЛУГИНОЙ, но та не хочет назначать НОВОСЕЛЬЦЕВА, потому что считает его слабым и безынициативным сотрудником. И тогда ему приходит в голову идея, чтобы НОВОСЕЛЬЦЕВ приударил за КАЛУГИНОЙ, сошелся с ней поближе. Тогда САМОХВАЛОВУ будет проще убедить ее назначить старого друга начальником отдела легкой промышленности.
Чтобы влиться в коллектив, САМОХВАЛОВ приглашает всех к себе домой на вечеринку, отметить свое назначение. Он подталкивает НОВОСЕЛЬЦЕВА, чтобы тот поухаживал за КАЛУГИНОЙ, как мужчина. С первого раза у НОВОСЕЛЬЦЕВА не получается установить контакт с КАЛУГИНОЙ. Она остается к нему холодна. Когда вторая попытка не дает результата, НОВОСЕЛЬЦЕВ выходит из себя и обзывает ее сухой, бесчеловечной и безразличной к людям. Говорит правду, как он сам на самом деле к ней относится.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – мне так мешает эта точка, в которую мы одновременно смотрим. Изначально она была для меня чужим человеком, которого я настороженно воспринимаю. Когда проявилась эта ИСТОРИЯ, я воспринимаю ее как человека, с которым у нас есть что-то общее, но я ее боюсь. Когда она вызывает меня в кабинет, чтобы отчитать за отчет, мне дико страшно. У меня адреналин зашкаливает.
КАЛУГИНА – фамилия НОВОСЕЛЬЦЕВ мне ничего не говорит. Фамилии мне вообще ничего не говорят. Я не вижу конкретных людей. Но лично к НОВОСЕЛЬЦЕВУ я чувствую отвращение, прямо до тошноты. Мне противно на него смотреть. Физически противно и хочется, чтобы он был от меня подальше.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - а у меня жуткий страх, как будто меня ведут на расстрел. Я понимаю, что меня все равно убьют, и мне жутко страшно. Кроме страха я не вижу ничего. У меня прямо туннельное состояние. Ощущение, что меня реально ведут на расстрел. У меня тут столько слез, кошмар.
КАЛУГИНА – я поняла, что за отвращение. Это я смотрю на него чьими-то глазами через военную ИСТОРИЮ. Я как будто видела поражение этого человека. Это смерть, с вывернутыми наружу кишками. Это так противно. Это отвратительная смерть. Она ассоциируется со слабостью, с проигрышем. Бывает смерть с доблестью. Можно умереть, закрыв собой амбразуру, на танке с гранатой можно умереть. А это не полезная для общего дела и негероическая смерть. Её до тошноты невозможно принять. У меня к нему презрение и моральное отвращение. Так умирать нельзя. Он такой слабый и беспомощный. Смерть приветствуется, когда она других вдохновляет. А такая некрасива, негероическая. Такой никого не вдохновишь.
НОВОСЕЛЬЦЕВ при ее словах начинает злиться. Что-то внутри него начинает бунтовать. Красивая смерть, некрасивая.
КАЛУГИНА – у меня переплетение с каким-то командирским составом. У меня есть четкое видение, как должно быть.
САМОХВАЛОВ – Я сочувствую НОВОСЕЛЬЦЕВУ. Я как увидел НОВОСЕЛЬЦЕВА и его проблему, сразу же включился и хочу ему помочь. «Вот мое плечо, давай, действуй. У тебя получится».
НОВОСЕЛЬЦЕВ верит САМОХВАЛОВУ, но не может даже в мыслях себе представить роман с КАЛУГИНОЙ. Он видит ее как мужчину, видит того, кто в него стреляет. Он хватается за САМОХВАЛОВА, в надежде, что тот может его вытащить из всего этого внутреннего кошмара. Вдруг получится все переиграть? Для меня ты человек, который вытягивает меня с этого поля боя, вытягивает меня с войны за шкирку.
САМОХВАЛОВ – давай, мне прямо в радость. Я благодарен тебе, что ты меня включил в эту действительность. Я искренне хочу помочь.
КУЛАГИНА – когда НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал: «Я вижу в ней того, кто в меня стреляет», у меня прояснилась та ИСТОРИЯ. Это действительно переплетение. Я командир, который стреляет в труса, дезертира. Я понимаю, что это я в живот выстрелила и вывернулись кишки. И у меня отвращение. У меня перед глазами двойная картинка – я отношусь к нему и как к сотруднику, и как к дезертиру.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я не чувствую себя предателем. Видимо симметричные, но разные истории. Я чувствую смерть по-другому. Я очень воодушевлен поддержкой САМОХВАЛОВА. Наконец, хоть кто-то видит вот это мое состояние бесконечного ужаса, в котором я очень-очень долго живу. И хочет мне помочь изменить это. Правда путь, который он мне предлагает для меня пока запредельно сложен.
Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ заходит в комнату к КАЛУГИНОЙ, он чувствует себя в ситуации, когда его ведут на расстрел, а ему нужно еще развлечь того, кто его расстреляет. И есть крохотная надежда, что он сможет его умолить и его помилуют. Вот на таком адреналине он заходит в комнату и пытается завести непринужденную беседу.
Для КАЛУГИНОЙ – вечеринка в честь вступления в должность САМОХВАЛОВА - это чистая формальность, часть ее работы, как планерка, поездка к министру и другие рабочие мероприятия. Людей она не видит. А видит работу отлаженного механизма.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Каждый раз, когда я сталкиваюсь с КАЛУГИНОЙ, я как будто на войне. Поддержка САМОХВАЛОВА придает мне некоторую уверенность. Я пытаюсь перенестись из своих ощущений и чувств в реальную обстановку. Пытаюсь за что-то зацепиться, понять, что я нахожусь в этой реальности, а не под расстрелом. Я говорю про грибы, про стихи, про то, что я здесь. Как будто маркируя реальность через факты, я сам себя пытаюсь вытащить из той истории с расстрелом.
КАЛУГИНА – как он меня раздражает. Я ничего грубое не могу ему сказать. Почему? Не понимаю. Он говорит и говорит. И это вызывает у меня раздражение.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - я пытаюсь найти точку опоры и силы, которая позволит перевернуть эту ситуацию. Я очень долго думаю, что мне делать. Еще перед этим, мне казалось, что я не выдержу и что-нибудь выкину, чтобы добраться до ее чувств. Чтобы она тоже была в этой реальности, а не в ИСТОРИИ, которая меня пугает. Войдя в комнату второй раз, я принимаю внутренне решение, что пойду до конца. Я все-таки достучусь. Я немного выпиваю для смелости. Если бы не ощущение поддержки САМОХВАЛОВА за спиной, я бы на это никогда не решился.
САМОХВАЛОВ – у меня сейчас ощущение такого единства и братства. Мы вместе ищем на нее смотрим. Вместе выбираем эту мишень. Я верю в тебя. Я верю, что ты можешь, братан. Еще немножко осталось. У тебя получится.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я очень хорошо чувствую эту поддержку. Я вспоминаю ситуацию в кабинете, где она меня гнобила, у меня начинает прорываться злость - «Ах. ты сука!». Уже просто невозможно терпеть. Вот эта грань. Я решаю на кон поставить все. И я понимаю, что после этого меня уволят. И все-таки я иду. Короче, я решил сказать правду. Убрать этот наносной флер, эту постоянную военную двойственность в отношениях с ней.
КАЛУГИНА – когда он сказал правду, мне стало так страшно, у меня начинает кружится голова. В груди у меня столько волнения и затуманивающего страха. То, что он говорит, куда-то очень сильно попадает. Его слова вызывают сильное напряжение в черепе. Я начинаю чувствовать свое тело. Пока только через головную боль.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – а я себя чувствую тут сильным. Я больше не чувствую себя человеком, которого ведут на расстрел.
КАЛУГИНА – у меня земля плывет под ногами, голова как будто в тумане, я ухожу в полуобморочном состоянии и ничего не соображаю, действую на автомате. Я только знаю, что нужно скорее отсюда уйти.
На другой день она читает личное дело НОВОСЕЛЬЦЕВА. Он приходит на работу в ужасе от того, что он вчера натворил. Ему говорят, что надо извиниться. Он идет к ней. Снова ощущение, как на расстрел.
КАЛУГИНА – у меня выбита почва из-под ног капитально. У меня была устойчивость. Все отлажено. А тут, земля плывет. В голове тоже нет никакой ясности. Я пытаюсь нащупать опору. За что-то зацепиться в реальности. Я листаю его дело – это судорожные попытки за что-то зацепиться. Информацию какую-то получить. Здесь есть еще какая-то моя личная история. Больше похоже на ту, где не сложилось прежние отношениями. Там тоже была полная потеря опоры под ногами. Это страх, когда мужчина говорит правду. Мужчина долго к ней ходил, а потом женился на ее подруге. Она надеялась на одно, а правда оказалась совсем другая. И тогда у нее поселился страх перед правдой.
Мы вывели эту историю предательства мужчины в отдельную фигуру.
КАЛУГИНА - У меня что-то проясняется, когда об этом говорят. У меня ясности добавляется. Было что-то еще раньше до той личной травмы, где правду нельзя было видеть. (поставили ещё одну историю). История предательства на войне. История предательства в личной жизни, это повторение того военного предательства. Когда поставили эту историю, у КАЛУГИНОЙ сердце заболело.
САМОХВАЛОВ – у меня сейчас много уважения к Калугиной. Хочется ее как-то приобнять, подсобрать. Я стою за НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ, как в расстановках родитель, смотрю на КАЛУГИНУ и любуюсь ею.
КАЛУГИНА – когда САМОХВАЛОВ сказал, что он мной любуется, к меня мурашки пробежали и я воспринимаю, что он любуется мною не как женщиной. Я ощутила, что я на себе очень много держу. Какой-то очень большой объем на себе держу.
Калугина приглашает ВЕРОЧКУ к себе и просит ее рассказать про НОВОСЕЛЬЦЕВА. ВЕРОЧКА видит его плюсы и минусы. Сначала она говорит о минусах, потому, что знает, что КАЛУГИНА критична. А потом говорит хорошие вещи, особенно эта жертвенное, что он один с двумя детьми. «А мама там был НОВОСЕЛЬЦЕВ»
ВЕРОЧКА – я вдруг осознала, что НОВОСЕЛЬЦЕВ среди баб сидит. Один. Я других мужиков там не видела. Все другие мужики руководящие должности занимают. А он среди баб сидит, как будто прячется среди них.
КАЛУГИНА – на меня отрезвляюще действуют слова «А мама там был НОВОСЕЛЬЦЕВ». До этого я вся была выпавшая из реальности. А тут одна часть меня на место встроилась. Что-то щелкнуло внутри и я задумалась. У меня есть понятие свой-чужой. Чужой - это враг. Как будто раньше это был непонятный враг. А в этой фразе звучит человечность и я вижу, что передо мной человек и он живой. Мне это очень сильно устойчивости добавляет. Когда он из врага превратился в человека, с ним можно больше не воевать.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – когда стали говорить, что я сижу среди женщин, я понимаю, что среди них мне безопасно. Дети у меня пацаны, но они маленькие и они тоже для меня безопасны. Я не хочу к КАЛУГИНОЙ идти. У меня опять всплывает воспоминание, что я иду на расстрел. Я хочу избежать этой ситуации, я не хочу испытывать «воспоминания расстрела». Я не знаю, что я хочу, и как это сказать, и что конкретно надо сказать. После вот этого всего Что я могу сказать? Я не могу продолжить то, что начал говорить, потому что сейчас уже другая ситуация, а мне нужно возвращаться обратно в ту ситуацию. Я мечусь между этим.
КАЛУГИНА - Когда НОВОСЕЛЬЦЕВ заходит в мой кабинет у меня двойственное состояние. С одной стороны, у меня неожиданно для меня самой включилось женское и началась игра. С другой стороны, я чувствую некую официальную маску снаружи.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – а мне вот это страшно. Мне страшно видеть женщину, которая видит во мне мужчину. Смотрит на меня не как на друга, женщину, или сотрудника. Когда я вижу, что меня видят, как мужчину, меня начинает колбасить и трясти. Путаются слова, я не могу думать нормально. Ты смотришь на меня, как на мужчину, а мне это прямо невыносимо, страшно и вообще, жесть. Я не боюсь женщин. Я боюсь женщин, которые воспринимают меня как мужчину.
Мы вывели в отдельную фигуру личную историю НОВОСЕЛЬЦЕВА, где его бросила жена с двумя детьми.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Мне опасно, если меня начинают воспринимать не как милого и безопасного, который между женщинами прятался под этой маской, «Я тут ничего, я тут слабенький» когда меня так видят, мне нормально. А когда во мне начинают видеть мужчину, как КАЛУГИНА увидела, когда я себя проявил тогда и теперь за это мне надо отвечать, мне больше всего страшно вот это.
КАЛУГИНА - У меня пробивается эротическое состояние. Я тут и стакан глажу, у меня поднимается сексуальное возбуждение внизу. Но у меня очень хороша маска на лице, которая смотрит сверху вниз на НОВОСЕЛЬЦЕВА с женской игрой. У меня уже включена сексуальность. Как женщина, я чувствую себя на высоте. Причем я не отдаю себе отчет, что я страшная. Я привыкла, что мне всегда говорили только хорошее.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - (начинает заикаться) У меня жар. У меня обливается все холодным и горячим потом, меня трясет. Я не могу, как мужчина на нее смотреть. Я начинаю понимать, что она меня выдавливает в эту сторону, что я должен быть, как мужчина. Во мне начинает просыпаться и включаться эта роль. Меня колбасит, и страх жуткий, я тупо пытаюсь найти, что с этим сделать. Она меня додавливает, чтобы я опять вжился в роль мужчины. И я начинаю что-то говорить, какую-то глупость, «злая, добрая, черства, душевная, сухая, мокрая…
КАЛУГИНА – а вот здесь мне обидно, я надеялась на открытое подтверждение своей женской силы. Внутри у меня четкое ощущение, что как женщина, я крута. «Злая-добрая…» как будто это все ложится, ложится и вдруг, когда он говорит «мокрая». У меня раз, слезы внутри, как будто это все не то, чтобы спектакль, это все не настоящее, то, что он до этого говорил. «мокрая» - это такой абсурд. Сейчас это было, как мишура новогодняя. Я думала, что он правду говорит, а тут… Снова боль в сердце и мне до слез обидно, мне плохо и я не знаю, что делать. Я расстраиваюсь очень. Она и плачет потом по фильму «Что вы меня обзываете?»
НОВОСЕЛЬЦЕВ – «Вы плачете, прямо, как настоящая». Он не может в это поверить. Потому что он долго прятался от всего этого, так долго бежал от мужской позиции. Каждый раз, когда он заходил в эту мужскую позицию, у него всегда возникали какие-то проблемы. Ему очень не просто быть мужчиной.
КАЛУГИНА – вот сейчас я живая. У меня сердце побаливает в груди, но я сейчас что чувствую, то и говорю. Впервые за нашу работу.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – я вижу сейчас в ней человеческое что-то. И думаю, может и не так уж и страшно.
КАЛУГИНА – А я рассказываю, что прихожу домой, про одиночество, бесполезность и бессмысленность своей жизни. Мне хочется понять, какая я «Неужели я такая страшная, как женщина?». Мне надо, чтобы кто-то снаружи сказал правду, какая я.
НОВОСЕЛЬЦЕВ. – Я, наверное, впервые в жизни вижу женщину, в которой есть человеческое, которая не хочет меня использовать, каким-то образом воспользоваться моей мужественностью. Меня так впечатляет это открытие, что женщина – это человек тоже. Что у нее есть чувства, что это может быть по-настоящему, что это может быть по-человечески, а не это желание на что-то развести, или постоянное «ты должен». Я вижу, что есть женское, которое человечное. Я поражен этим открытием, и внутри разливается какое-то спокойствие.
После откровенного разговора с КАЛУГИНОЙ, НОВОСЕЛЬЦЕВ задерживается на работы. Он ждал, пока все уйдут, чтобы снова оказаться с ней наедине. Он приходит к ней в кабинет. КУЛАГИНОЙ нет, и он разыгрывает их диалог.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - я в шоке от этого разговора. Я пытаюсь как-то понять КАЛУГИНУ. Я пришел в ее кабинет. Я сажусь на ее место. А как ей вообще это все? Я пытаюсь понять, как ей на самом деле тяжело, как она пытается все это держать, что с ней на самом деле происходит. У меня такое человеческое сочувствие, человеческая открытость и желание понять ее жизнь.
КАЛУГИНА возвращается и, застав НОВОСЕЛЬЦЕВА в своем кабинете, подхватывает его игру.
КАЛУГИНА – я видимо проплакалась и у меня какое-то спокойствие внутри и что-то настоящее. Раньше я была, как механизм, а тут какое-то живое спокойствие внутри. Я захожу, вижу эту картину, как он паясничает и изображает. Я спокойно смотрю на это и мне весело и просто. Впервые на что-то смотрю адекватно. И хочется сказать «Да, нет, продолжайте». Ну спектакль сейчас такой забавный посмотрю. Интересно, живенько так».
НОВОСЕЛЬЦЕВ - мне интересно, я же не буду менжеваться. Ну зашла, ок. Такое желание, я пытаюсь понять тебя, а побудь и ты в моей шкуре. И она подхватила эту игру. Вот прикол.
КАЛУГИНА – да это игра. Я говорю «я никчемный, я сам ничего не могу» . Я же его таким знаю, как работника. И озвучиваю каким его знаю.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – в этой игре очень много. В ней возникает доверие. Первый шаг доверия, когда я не боюсь быть осужденным.
КАЛУГИНА – Я какая-то спокойная внутри и нет жесткости. Она снаружи есть, а внутри у меня вообще нет этой жесткости. Я соединенная с собой. Ну, подумаешь на моем кресле сидит. Меня вообще как-то не задевает. Забавный. Поддерживая игру, я становлюсь какая-то живая.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Все, у меня уже фокус включился, как на женщину. Доверительная штука, когда она приняла эту игру. У меня только она одна сейчас существует. Больше вообще ничего не интересует.
На другой день КАЛУГИНА вызывает ВЕРОЧКУ, чтобы та научила ее одеваться.
КАЛУГИНА – я ее пригласила, но внутри я смотрю на нее свысока. Снаружи я ее что-то спрашиваю, а внутри я о себе очень высокого мнения, как о женщине.
ВЕРОЧКА – Вот-вот, это высокомерие я читаю не той частью, которой надо. Не профессиональной, а человеческой. Женская мода и стиль - это моя территория. А она настолько высокомерна и не признает моего преимущества в этом.
ВЕРОЧКА учит КАЛУГИНУ не скрывая своего превосходства и раздражения. «Вот идете вперед, как сваи забиваете»
КАЛУГИНА – А вот тут моя уверенность в себе, как женщине, впервые покачнулась, когда она стала говорить про мою походку. Про какие-то очевидные вещи, которые я не осознаю. Она говорит «идете, как сваи забиваете», и брови у меня не такие. У меня возникает замешательство, что что-то не так. Но у меня нигде не падает самооценка. «Ну сделаем по-другому. Ладно». У меня нет никаких сомнений в своей прекрасности. Ну сейчас чуть-чуть апгрейтюсь, спрошу, что там носят. НОВОСЕЛЬЦЕВ сказал, что я как-то не так одеваюсь. Я и не замечала, что что-то не так.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Да, без лоска.
КАЛУГИНА – Да? Правда? Я считала, что я крута на самом деле. У меня вообще у меня самооценка железная, железобетонная такая. Но кто-то сказал, ну ладно, сейчас выясню, исправлю чуть-чуть.
Пока ВЕРОЧКА натаскивает КАЛУГИНУ на красивую женскую походку, в зал входит ШУРА с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ с конем.
КАЛУГИНА - Ну тут капец. Тут какая-то история про то, что есть женские дела, которые мужчины не должны видеть. Женское интимное что-то. Я быстренько отряхнулась, сделала вид, что ничего такого не было. У меня замешательство и я не понимаю, что делать. Я была все время королевой на коне, а сейчас я растерянная, потому что где-то не на своем месте нахожусь. Я потеряла место уверенности, из которого я могла смотреть на него свысока.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я вижу продолжение игры и мне интересно за этим наблюдать. Вижу, что есть взаимодействие и что-то происходит. Я чувствую себя мужчиной. У меня есть внутренняя устойчивость. Я могу быть на своем месте и при этом могу кружить. Как человек, который ведет этот вальс. Он и вокруг, и наблюдает, и играет, и чувствует и при этом очень сильная устойчивость. Уверенность.
КАЛУГИНА – Я в противоположном этому состоянии. Я как листочек на ветру – девочка-девочка. Растерянная.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я пытаюсь провоцировать дальше, чтобы вести и понять в какую сторону будет двигаться ситуация, спрашиваю, "А что Выы там вечером делали?" Она врет, что со своим знакомым ездила в ресторан – шашлыки, сациви, купаты.
КУЛАГИНА – Ну да, я понтуюсь.
Игра между КАЛУГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ переходит на новый уровень. Он покупает ей цветы, причем покупает самый дорогой букет и ещё сдачи не берет, при том, что в начале фильма он искал деньги на ботинки сыну. Ставит букет ей на стол и убегает. Она понимает, что букет от него, вызывает его в свой кабинет, а он отказывается, что это он принес букет.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – здесь чувствую внутреннее расщепление на мужчину, и на сотрудника женского коллектива и не знаю, как это совместить. Меня это немножко колеблет, и я не знаю, как правильно. Прятаться за женщинами, как раньше, или говорить открыто. Я немного потерялся в этом выборе - я то ли мужчина, то ли я не мужчина. Для меня это какая-то парадоксальная ситуация. Смешение ролей. Если бы она мне сказала, «Да, я принимаю твое ухаживание, ты для меня мужчина», то мне бы было понятнее. А так, я до сих пор не уверен, что для нее это серьезно. Вдруг для нее это просто игра. А я тут сейчас буду рассказывать и раскрываться. Я хочу определиться и провоцирую ее первой сказать, как она ко мне относится.
КАЛУГИНА – Когда я утром прихожу и вижу цветы, я уже такая вся девочка-девочка. У меня внутри нет барьеров. Я вижу цветы и все понимаю. Мне приятно. Я хочу его спровоцировать, чтобы он открыто сказал мне, что цветы от него. Открыто сказал «а ля, ты моя» заявил это прямо. Это мне важно. Я вызываю его, даю ему шанс раскрыться, а он несет мне ересь про Бубликова. Я начинаю злиться. Какого хрена? Ну уже цветы принес. Он не признается. Я расстраиваюсь и злюсь.
На другой день выходной. КАЛУГИНА решает позвонить НОВОСЕЛЬЦЕВУ и извиниться за вчерашний разговор, что она заподозрила его в том, что он подарил ей этот букет. Он признается ей, что да, действительно это так, это он подарил ей цветы. Она снова злится и бросает трубку.
КАЛУГИНА - Я подумала, пока дома убиралась. А может и правда это только моя фантазия? В голове все улеглось. Я так себе решила. Но вероятность же есть, что это кто-то другой. Я решила позвонить и извиниться. И снова взбесилась, потому что это детский сад какой-то.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Я признался, потому что я дома и мне не надо здесь выбирать позицию. Я могу сказать да, это я. Я дома, я мужчина и роли подчиненного у меня сейчас нет.
На другой день КАЛУГИНА узнает, что САМОХВАЛОВ передал любовные письма ОЛЕЧКИ ШУРЕ.
КАЛУГИНА – У меня такое возмущение в груди. Потому, что я сейчас сама со своим хрупким личным в контакте. Я очень болезненно воспринимаю неуважение к личному другого человека. В начале фильма, я бы на эту ситуацию даже внимания бы не обратила. Я бы сказала: «Идите, меня это не касается»
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Я все думаю над тем, почему я захотел дать ему по морде. До меня доходит, что он меня подталкивал на служебный роман – «Давай, давай, иди, проявись, скажи правду. Прояви себя, как мужчина». Я то проявился и за это отвечаю. Я мог работу потерять, но я правду сказал. А он – спрятался. Он не захотел сказать правду женщине в лицо. Он меня провоцировал «Будь мужиком, проявись», а сам не проявился, не сказал ей в лицо, пошла ты на хер, а отдал письма ШУРЕ, чтобы другие разобрались с его проблемой. Понятно, что мы мужики и бабы крутят нами, как хотят, но мужская позиция, поставить ее на место и сказать, знаешь, что у меня семья, и вообще отвали от меня. Меня это побудило прийти и дать ему в морду. Но это никак не влияет на наши отношения. Тут настолько все по-братски искренне, да, ты поступил, как мудак, не по-мужски, но это не значит, что я тебя не уважаю.
НОВОСЕЛЬЦЕВ дал САМОХВАЛОВУ в морду. КАЛУГИНА говорит САМОХВАЛОВУ, чтобы он дал ему сдачи. На что тот отвечает, что он ответит ему по-другому.
После этого КАЛУГИНА приглашает НОВОСЕЛЬЦЕВА к себе домой. И там они уже сближаются как мужчина и женщина.
КАЛУГИНА - Да тут эта девочка выбирается наружу
САМОХВАЛОВ приходит к КАЛУГИНОЙ и рассказывает о том, что НОВОСЕЛЬЦЕВ собирался ее соблазнить, ради должности начальника отдела легкой промышленности.
САМОХВАЛОВ – Я КАЛУГИНОЙ любовался всегда. То, что она нарядилась, даже какую-то досаду вызвало. Он присоединяется к ее взрослой части автора и деятеля. В этом треугольнике Я, НОВОСЕЛЬЦЕВ и КАЛУГИНА я чувствую себя на равных и к обоим хорошо отношусь. Я сначала помогал НОВОСЕЛЬЦЕВУ из какого-то сопереживания. Когда я иду и рассказываю правду КАЛУГИНОЙ, я прямо ей в руки даю орудие какое-то. Сделай свой ход. То есть я сначала ему помогал, а потом ей.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – То, что он рассказал КАЛУГИНОЙ, я абсолютно по-мужски это воспринимаю. Я уважаю его решение. Я его провоцировал «Ну что, ты не смог сказать правду?» Ну подожди, ты хочешь правду, да я тогда скажу всю правду. Мне кажется, что я получил по своей правде тоже.
КАЛУГИНА – Когда я прихожу вся такая красивая и наряженная, я чувствую себя очень живой. Во мне все двигается как-то. У меня нет того – полюбуйтесь мной. Я сейчас очень живая.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - И я на это отреагировал. Увидел и побежал за билетами. Просто цветы цветут в моей душе. Я на самой высшей стадии любви и вдохновения.
КАЛУГИНА – Когда он меня куда-то вечером пригласил, а почему бы и нет. Такая живость и естественность. Рядом с НОВОСЕЛЬЦЕВЫМ мне вообще легко. Когда САМОХВАЛОВ говорит, что НОВОСЕЛЬЦЕВ решил за ней приударить, чтобы получить эту должность, у меня что-то в груди начинает побаливать немножечко. Я погружаюсь в себя. Я не думаю, что он меня предал. Я уже знаю какой он. Я уже очень прониклась к нему, к его естественной заботе, к трепетности. Я думаю о том, как ему оказывается тяжело с детьми, что он пошел на это. Он для меня остается близким и знакомым человеком. Мне давит в груди то, что я, как женщина, возможно, ему не интересна. Я назначу его начальником отдела легкой промышленности, а потом пойду и где-то поплачу. Я переживу. Но я ему сейчас отдаю то, что ему нужно. И в этом большая любовь моя к нему. Я душой как-то отдаю это. Но я так быстро не могу его разлюбить. Это мои чувства, когда я диктую ВЕРОЧКЕ приказ. А когда НОВОСЕЛЬЦЕВ говорит, что я ему дорога. Я себя чувствую ни на том, ни на том берегу. Я уже ушла на тот берег, где я оплакиваю эту потерю себя и его в моей жизни. А тут я как будто посередине реки. Не там, не там.
НОВОСЕЛЬЦЕВ радостный приносит ей билеты в цирк. Она сообщает ему о том, что назначает его начальником отдела. На что НОВОСЕЛЬЦЕВ интересуется, а почему таким тоном. А типа вы что, вы же этого хотели? Вот, получайте.
КАЛУГИНА - Я сейчас этим тоном и холодностью защищаю свое нутро. Там очень много. У меня защита включилась.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – Когда я понимаю, что правда известна, я получил облегчение и решил идти до конца. Я понял, что это сдача САМОХВАЛОВА - я получил по тому же месту. У меня настолько все это обрывается внутри, мужское, женское, любовь, там все. Если до конца быть правдивым. Да, изначально это было так. Потом это поменялось. Мне сейчас не важно это назначение. Потому что с меня слазит эта роль, которая была натянута, что я не принимаю никаких решений, я типа такой мягкий, безынициативный сотрудник, как обо мне говорили сначала. Я начинаю писать заявление. Все, я типа валю отсюда. Я не знаю, куда дальше и как дальше, но мне хочется довести это дело до конца по-мужски.
КАЛУГИНА – Мне трудно, он все равно остается дорогим мне человеком. Я не могу это выключить так быстро. Когда он пишет заявление, он начинает от меня отдалятся и у меня инстинктивное движение его схватить. Но схватить я не могу. И я продолжаю играть в маску.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – А у меня как будто захлопываются все мои чувства, которые были и остается один фасад. Я должен повести себя, как мужик. Надо сначала это все разрулить с правдой, а потом уже все остальное. Я не реагирую никак на ее выпады. Подпишите мне заявление и я пойду, все, до свидания. Мне не нужна эта должность.
КАЛУГИНА - Я в замешательстве. Я злюсь, сама не понимаю от чего. Каждый раз, когда он пишет заявление, когда он говорит об этом, когда он убегает, между нами что-то натягивается, как резинка и я бегу за ним. Я это делаю инстинктивно. Я не могу его отпустить. Я не могу от него оторваться.
Они спорят, НОВОСЕЛЬЦЕВ выбегает из кабинета, она бежит за ним. Он садится в машину. Она ломится в ту же машину. Водитель открывает ей дверь, она садится и бьет его, потом они начинают целоваться. Машина – это уже не ее территория и там НОВОСЕЛЬЦЕВ ведет себя, как мужчина.
НОВОСЕЛЬЦЕВ – У меня начинается оттаивание, когда я понимаю, что я ей нужен, что она действительно мне верит, что у меня есть к ней чувства.
КАЛУГИНА – Когда я через все помещение бегу за ним, я все ещё стараюсь сохранить свою маску. Я бегу, а между нами натягивается резинка. Он отдаляется и меня к нему притягивает. Я вообще ничего не могу с эти сделать. Когда он садится в машину, у меня ярость. Он что еще уехать сейчас может? От это ярости, что он может уехать, я начинаю его усиленно колотить. Сбрасываю на него свою ярость.
НОВОСЕЛЬЦЕВ - Я себя чувствую по-мужски - и открыто, и правдиво - и вот она правда. Я чувствую себя хорошо. Мужчиной, таким, цельным. Со стержнем. Я готов принимать решения, хоть это и сложно.
КАЛУГИНА - Я чувствую его руки, он мен обнимает, сдавливает меня руками и я сдаюсь. Истерика успокаивается.
Через 9 месяцев в семье Новосельцевых было уже 3 мальчика.
Вот такие чувства, истории и состояния линии КУЛАГИНОЙ и НОВОСЕЛЬЦЕВА раскрылись в нашей сюжетной расстановке по фильму «Служебный роман». Для нас это оказалось неожиданно, но было внутренне согласие с тем, что проявилось.
Удивила яркая и сильная военная история, в которую сначала они оба смотрели. Возможно скрытые обаяние и сила этого фильма в том, что через любовную историю он помогает уйти с войны, бинтует наши коллективные военные раны, дает эмоциональный проход к здоровой части. Через любовь, через правду, через смелость говорить правду. Через проживание этой истории, мы еще раз прожили освобождающее влияние правды. Она неудобная, говорить и признавать ее не просто, она каждый раз была большим шагом к сближению Людмилы Калугиной и Анатолия Новосельцева.
Очень по живому Рязанов показал, как через тонкие трещины психологических защит начинает пробиваться живое, настоящее и постепенно сплетается в тропинки навстречу друг другу, которые с каждой сценой становятся шире.
После нашей работы я пересмотрела «Служебный роман» уже совсем с другой глубиной понимания. Восприятие этой истории обострилось. Я ощущала трепетность в моменты их робкого сближения и уязвимости, а смешные места были еще смешнее.
История отношений САМОХВАЛОВА и ОЛЕЧКИ РЫЖОВОЙ требует отдельного рассказа. Там все совсем по-другому.
(Расстановку вела Е.Грахова)
____________________________________
Актуальные цены на расстановки и расстановочные форматы клиентской работы здесь: https://olgapetrova.ru/opetrova_groups
ДОБАЮКИВАНИЕ ОНЛАЙН группы здесь: https://olgapetrova.ru/baby/
Актуальные цены на расстановки и расстановочные форматы клиентской работы здесь: https://olgapetrova.ru/opetrova_groups
ДОБАЮКИВАНИЕ ОНЛАЙН группы здесь: https://olgapetrova.ru/baby/
