О ПРОИСХОЖДЕНИИ И УСВОЕНИИ РАМОК
При чтении о фрейм-теории и при ее использовании может возникнуть отдельный вопрос о происхождении такой жесткой установленности рамок поведения и распознавания, вопрос о происхождении и закреплении типичных моделей поведения и восприятия.
Сама теория фреймов имеет дело, скорее, с уже существующей данностью: она описывает мир на своем языке, выделяя в потоке социальной жизни устойчивые структуры — фреймы, где связаны воедино пространство, вещи, тела, практики поведения и распознавания ситуаций.
Происхождение самих фреймов, как и научение их распознавать и вести себя в соответствии с ними, – это самостоятельные предметы изучения, для которых можно использовать уже другие категории, другие модели. Чтобы сейчас поговорить о них, на время выйдем за границы самой фрейм-теории.
Посмотрим сначала на то, как в самом общем виде происходит научение или усвоение существующих рамок взаимодействия и поведения.
Конечно, никто не рассказывает детям об организации повседневных взаимодействий напрямую и не дает им подробных инструктивных описаний фреймов и соответствующих им движений, лицевых выражений, интонаций и взглядов.
Вероятно, дети усваивают стандартные восприятия и стандартные поведенческие репертуары путем некоторого неявного постепенного научения, постепенного уподобления нормативному поведению и восприятию. Все мы с самого раннего детства получаем от других бесчисленное множество реакций и косвенных сообщений – в том числе несогласованных между собой, противоречивых, неполных или неоднозначных – которые постепенно скульптурируют поведение в типические образцы, в типические фигуры и конфигурации: движений, фраз, интонаций, мимических выражений и т.д.
В простом виде с ним знакомы все: вас штрафуют за нарушения правил поведения с помощью разных видов психологического или физического воздействия. Родители, родственники, их знакомые или обычные люди в общественных местах могут вас пристыдить, обвинить, напугать, пригрозить вам, разозлиться на вас, намекнуть вам, что вы себя плохо ведете, показать вам свое возмущение или удивление, ударить вас или унести вас оттуда, куда-ходить-не-надо.
Есть множество возможных форм прямых и косвенных сообщений – выраженных вербально или невербально, действием или бездействием – которые влияют на ваше поведение и на ваше определение, категоризацию происходящего. Также и само наблюдение за другими может формировать некоторую модель того, как другие себя ведут в конкретных ситуациях, а как не ведут.
Сначала вы можете свободно рассматривать незнакомцев в автобусах и по несколько минут с любопытством смотреть им в глаза, или петь на улице, или приседать на эскалаторе, но потом многие реакции на подобное поведение начинают запрещать его, оно становится сопряженным с тем или иным наказанием: физическим, психологическим.
Никто из реагирующих не сможет внятно объяснить вам, почему лежать на полу в непешеходной зоне ТЦ, делать утреннюю зарядку в метро или ходить по улице в домашнем халате – это неправильно, однако своими реакциями они будут постоянно определять такое поведение как неуместное, странное и недопустимое. Их взгляды, выражения лиц, их комментарии и интонации этих комментариев, их физическое отдаление от вас, увеличение дистанции, их обмен взглядами и мимическими сигналами друг с другом, наконец, их прямые обсуждения ваших действий или обращение лично к вам сообщат вам многое о том, насколько ваше поведение уместно в данной ситуации и в данном месте.
При этом если вы будете настойчиво просить их обосновать эту неуместность и неправильность, они, скорее всего, будут воспроизводить некоторые повторяющиеся виды ответов, которые относятся к своего рода коллективным представлениям, повторяющимся мемам, которые существуют на своих собственных основаниях и слабо связаны с непосредственным осмыслением ситуации. Проще говоря, ответы, призванные оправдать существующие практики поведения, будут повторяемыми ритуальными фразами, которые могут казаться вам мало относящимися к самим этим практикам и условиям здесь-и-сейчас. Практики поведения отдельно, заявляемые убеждения отдельно. И те и другие почти никогда не рефлексируются и не пытаются быть цельно осмысленными.
Собственно, это один из первых уроков как социолога, так и психолога: установки/убеждения людей не являются связанными ни друг с другом, ни с действиями этих людей никаким «рациональным», «логическим» или «смысловым» образом. Иногда они более или менее когерентны, чаще – раздельны и независимы. Поэтому тот, кто пытается вывести из одних заявленных убеждений человека другие его убеждения, рассуждая по принципу их некоторой вне-психологической связности внутри той или иной «рациональности» или «логики» — или тем более пытается на основе заявленных убеждений прямо предсказать чьи-то действия — скорее всего, не знаком ни с психологией, ни с социологией, ни с людьми. И само его убеждение относительно цельности и связности убеждений и практик поведения, или одних убеждений и других – это одно из тех представлений, которое мы и могли бы здесь исследовать, ожидая, что те, кто его озвучивают, на своем же собственном примере покажут нам его несостоятельность. Такое убеждение, конечно, есть, и, вполне возможно, многие в него искренне верят, а не только говорят о нем, и оно, конечно, может быть предметом изучения, однако его соотнесение с наблюдаемым поведением и высказываниями людей чаще всего показывает его нерелевантность.
Фрейм-зависимость поведения и восприятия также показывает эту раздельность и несообщаемость разных практик поведения, распознавания, говорения. Помещая человека в разные фреймы, вы наблюдаете за тем, как меняется его поведение, стиль и контент его высказываний, его реакции и т.д. В нерефлексивном потоке действий и слов вы сможете выделить множество независимых фрагментов, компартментов, каждый из которых не соотносится с другими, или по определенным основаниям прямо противоречит другим.
Итак, практики поведения и распознавания усваиваются нерефлексивно; не могут получить никакого осмысленного основания у их носителей; при этом закрепляются, защищаются и отстаиваются теми, кто их усвоил, и транслируются всем, кто как-либо их нарушает. Так происходит воспитание, социализация и попытка нормировать чужое поведение, не подпадающее под эти правила.
Люди не выбирают то, как им говорить, ходить, выглядеть, какие ответы и реакции воспроизводить. Они используют достаточно общий и достаточно типический набор поведенческих и речевых паттернов, сцепленных с определенными ситуациями и определенными фразами/вопросами. Практически никто из тех, кто реализует поведенческие практики и оценки, не сможет дать вам отчет в том, как он их усвоил. Однако после их усвоения они стали тем, что реализуется, поддерживается и охраняется. Именно они будут транслироваться всем окружающим и особенно тем, кто еще не успел их усвоить в силу своего недавнего рождения в это сообщество.
Все это касается усвоения уже существующих рамок поведения и распознавания. Другой вопрос – это происхождение самих этих рамок, их структуры, их специфики.
Изучение происхождения самих фреймов подразумевает изучение всех тех структур, которые их составляют: от архитектуры зданий и внутренней организации пространства до коммуникативного значения вещей и устройства речевых стратегий.
Это многолинейные, многокомпонентные реконструкции. Каждый фрейм можно сделать предметом долгого детального изучения: исследовать то, как многие линии сходятся вместе и дают нам какую-то конфигурацию вещественного, пространственного, телесного, речевого.
Почему фрейм универской лекции — или школьного урока — устроен так, как он устроен в нашем сообществе в наше время? Сам выбор места урока – кабинет определенного размера в специфически организованном здании; организация пространства внутри него – парты, стоящие в несколько рядов определенной длины, закрепленные за ними стулья, по два к каждой парте, стандартное расстояние между рядами, размеры парт, доска и место возле нее и т.д.; практики телесного поведения – одни позы и движения разрешены, другие запрещаются и регулируются; практики говорения, опроса, взаимодействия ученика и учителя и прочее – все это могло бы быть сколь угодно иным.
Оно и было иным в исторической перспективе, и сейчас разнится от одного сообщества к другому. Каждый элемент этого фрейма имеет свою историю, свои причины возникновения и закрепления, свои предшествующие версии и незакрепившиеся вариации. Практически все в этом фрейме могло бы быть другим, и правила поведения в нем также оказались бы другими.
Но попав в уже устоявшийся фрейм, не рефлексируя его происхождение и устройство, можно оказаться поглощенным им и уверившимся в нем так, как будто других вариантов не может быть или как будто его структура имеет какой-то обязательный смысл и правомерность. Конечно, не имеет. Всегда можно обнаружить множество иных вариантов и в истории, и в других современных сообществах, и в воображении возможных версий, пока еще не реализованных в массовом порядке, но от этого не менее допустимых.
Подобный анализ/деконструкцию/разбор можно осуществлять в отношении любых фреймов и сцепленных с ними способов жизни, восприятия и поведения. Здесь может пригодиться социологическая, историческая, антропологическая работа, а также самостоятельная работа мысли и воображения.
Как сформировался фрейм психиатрической беседы? Каковы его исторические и современные вариации в разных местах? Какие вариации могли бы быть, но пока не стали реализованными? Какую роль в нем играет организация пространства, конкретные предметы на конкретных местах, телесные позы, поведенческие паттерны, речевые ритуалы? Как каждый из этих параметров связан с другими, и как изменение в одном параметре – например, вещественном, телесном или интонационном – будет влиять на другие, например, на лицевые выражения, стиль и содержание речи?
Как сформировался фрейм покупки в супермаркете? Как он определяется самой архитектурой магазина, участием конкретных предметов – от самих продуктов до тележек, формы и положения касс и устройства рядов? Какие практики поведения в нем закрепились, какие телесные паттерны оказались с ним сцеплены в конкретном сообществе? И так далее.
Такие исследования могут показать, как из отдельных изначально вариативных и часто необязательных элементов собирается нечто, что на первый взгляд могло казаться целостным, само собой разумеющимся или не-могущим-быть-иным.
Происхождение и формирование фреймов — это одно, усвоение конкретным человеком правил распознавания уже существующих фреймов и правил поведения в них — это другое.
И первое, и второе может быть самостоятельным предметом исследования. Исследования, которое может иметь для вас ценность само по себе, или стать способом преобразования своего восприятия, способом преобразования или рефлексирования практик своего и чужого поведения, своих и чужих категоризаций и аффективных реакций, способом освобождения от доминации сформировавшихся и усвоенных рамок или способом изобретения новых.
В нашем случае это также существенно проблематизирует сами основы психиатрических различительных категорий и психиатрической диагностики. Существующие в данный момент в данном сообществе фреймы оказываются относительными и необязательными, легко разбираемыми и пересобираемыми: обращение к истории их происхождения, к их вариациям или их отсутствию в других сообществах, к рефлексии уже существующего и воображению возможного – сдвигает имеющиеся фреймы и сцепленные с ними практики и восприятия с какой-либо устойчивой позиции. Теперь это просто какой-то локальный мем.
Само усвоение встроенных в конкретные фреймы практик поведения, категоризаций и реакций оказывается локальным социальным научением, а не «нормальным психическим развитием» или «нормальным взрослением».
Те, кто усвоил их нерефлексивно и некритично, также нерефлексивно реализуют их, применяя к себе и ко всем остальным. Это то, что делает и большинство психиатров/психологов. Не занимаясь психическим здоровьем или психическим устройством как таковым, они реализуют фрейм-зависимые категоризации чужого поведения и фрейм-зависимые попытки его коррекции для приведения в соответствие с теми фреймами, какие они усвоили.
Фреймированный – во фрейме – фреймированно – фреймирует.
Т.е. психиатр/психолог, нерефлексивно усвоивший рамки поведения и восприятия – в конкретном фрейме взаимодействия – и соответствующим ему образом – пытается подогнать поведение и восприятие другого человека под существующие фреймы.
Это снова показывает, что без огромной и теоретически дисциплинированной рефлексии устройства собственных практик поведения, распознавания и оценивания, без рефлексии их происхождения и усвоения ни один психиатр или психолог не сможет даже подступить к выполнению своих заявленных обязанностей. Он будет всего лишь реализовывать то, что он усвоил непонятным для него образом на неосмысленных основаниях, и происхождение чего ему также неизвестно и непонятно, однако правильность и инвариантность чего он будет транслировать, навязывать и защищать.
Запертый в локальном наборе фреймов и мемов, не имеющий никакого пространства для рефлексии, мышления и воображения, следующий локально данному и коллективно реализуемому, такой психиатр никогда не доберется до того, чтобы работать с психическими проблемами и оценивать психическое состояние. Он будет местом и способом реализации конкретного набора жестко предустановленных интерпретативных и поведенческих паттернов, чужое несоответствие которым получит от него предустановленную же оценку психического нездоровья.
Никогда он не доберется и до перенастройки собственных систем восприятия, оценивания, категоризации, реагирования. На которых и завязана вся его диагностика и все его заключения.
И хотя гофманианский анализ взаимодействий и его теория фреймов, как я уже говорил, являются далеко не единственными теоретическими подходами такого рода, они и сопряженные с ними исследования и вопросы представляют тот минимальный повод и инструмент для рефлексии, которая необходима любым психиатрам и психологам. Иначе то, что заявлено как понимание психического состояния и излечение психических проблем и страданий, окажется фреймированным фреймированием в неосознаваемых фреймах.
И вместо понимания состояния конкретного человека и помощи именно ему внутри его мира, мы получим социально нормирующую терапию и трансляцию локальных социальных установок внутри социально установленных форматов. То есть то, чем является большая часть психиатрии и психотерапии сейчас.
Источник: https://vk.com/wall-200314958_197
При чтении о фрейм-теории и при ее использовании может возникнуть отдельный вопрос о происхождении такой жесткой установленности рамок поведения и распознавания, вопрос о происхождении и закреплении типичных моделей поведения и восприятия.
Сама теория фреймов имеет дело, скорее, с уже существующей данностью: она описывает мир на своем языке, выделяя в потоке социальной жизни устойчивые структуры — фреймы, где связаны воедино пространство, вещи, тела, практики поведения и распознавания ситуаций.
Происхождение самих фреймов, как и научение их распознавать и вести себя в соответствии с ними, – это самостоятельные предметы изучения, для которых можно использовать уже другие категории, другие модели. Чтобы сейчас поговорить о них, на время выйдем за границы самой фрейм-теории.
Посмотрим сначала на то, как в самом общем виде происходит научение или усвоение существующих рамок взаимодействия и поведения.
Конечно, никто не рассказывает детям об организации повседневных взаимодействий напрямую и не дает им подробных инструктивных описаний фреймов и соответствующих им движений, лицевых выражений, интонаций и взглядов.
Вероятно, дети усваивают стандартные восприятия и стандартные поведенческие репертуары путем некоторого неявного постепенного научения, постепенного уподобления нормативному поведению и восприятию. Все мы с самого раннего детства получаем от других бесчисленное множество реакций и косвенных сообщений – в том числе несогласованных между собой, противоречивых, неполных или неоднозначных – которые постепенно скульптурируют поведение в типические образцы, в типические фигуры и конфигурации: движений, фраз, интонаций, мимических выражений и т.д.
В простом виде с ним знакомы все: вас штрафуют за нарушения правил поведения с помощью разных видов психологического или физического воздействия. Родители, родственники, их знакомые или обычные люди в общественных местах могут вас пристыдить, обвинить, напугать, пригрозить вам, разозлиться на вас, намекнуть вам, что вы себя плохо ведете, показать вам свое возмущение или удивление, ударить вас или унести вас оттуда, куда-ходить-не-надо.
Есть множество возможных форм прямых и косвенных сообщений – выраженных вербально или невербально, действием или бездействием – которые влияют на ваше поведение и на ваше определение, категоризацию происходящего. Также и само наблюдение за другими может формировать некоторую модель того, как другие себя ведут в конкретных ситуациях, а как не ведут.
Сначала вы можете свободно рассматривать незнакомцев в автобусах и по несколько минут с любопытством смотреть им в глаза, или петь на улице, или приседать на эскалаторе, но потом многие реакции на подобное поведение начинают запрещать его, оно становится сопряженным с тем или иным наказанием: физическим, психологическим.
Никто из реагирующих не сможет внятно объяснить вам, почему лежать на полу в непешеходной зоне ТЦ, делать утреннюю зарядку в метро или ходить по улице в домашнем халате – это неправильно, однако своими реакциями они будут постоянно определять такое поведение как неуместное, странное и недопустимое. Их взгляды, выражения лиц, их комментарии и интонации этих комментариев, их физическое отдаление от вас, увеличение дистанции, их обмен взглядами и мимическими сигналами друг с другом, наконец, их прямые обсуждения ваших действий или обращение лично к вам сообщат вам многое о том, насколько ваше поведение уместно в данной ситуации и в данном месте.
При этом если вы будете настойчиво просить их обосновать эту неуместность и неправильность, они, скорее всего, будут воспроизводить некоторые повторяющиеся виды ответов, которые относятся к своего рода коллективным представлениям, повторяющимся мемам, которые существуют на своих собственных основаниях и слабо связаны с непосредственным осмыслением ситуации. Проще говоря, ответы, призванные оправдать существующие практики поведения, будут повторяемыми ритуальными фразами, которые могут казаться вам мало относящимися к самим этим практикам и условиям здесь-и-сейчас. Практики поведения отдельно, заявляемые убеждения отдельно. И те и другие почти никогда не рефлексируются и не пытаются быть цельно осмысленными.
Собственно, это один из первых уроков как социолога, так и психолога: установки/убеждения людей не являются связанными ни друг с другом, ни с действиями этих людей никаким «рациональным», «логическим» или «смысловым» образом. Иногда они более или менее когерентны, чаще – раздельны и независимы. Поэтому тот, кто пытается вывести из одних заявленных убеждений человека другие его убеждения, рассуждая по принципу их некоторой вне-психологической связности внутри той или иной «рациональности» или «логики» — или тем более пытается на основе заявленных убеждений прямо предсказать чьи-то действия — скорее всего, не знаком ни с психологией, ни с социологией, ни с людьми. И само его убеждение относительно цельности и связности убеждений и практик поведения, или одних убеждений и других – это одно из тех представлений, которое мы и могли бы здесь исследовать, ожидая, что те, кто его озвучивают, на своем же собственном примере покажут нам его несостоятельность. Такое убеждение, конечно, есть, и, вполне возможно, многие в него искренне верят, а не только говорят о нем, и оно, конечно, может быть предметом изучения, однако его соотнесение с наблюдаемым поведением и высказываниями людей чаще всего показывает его нерелевантность.
Фрейм-зависимость поведения и восприятия также показывает эту раздельность и несообщаемость разных практик поведения, распознавания, говорения. Помещая человека в разные фреймы, вы наблюдаете за тем, как меняется его поведение, стиль и контент его высказываний, его реакции и т.д. В нерефлексивном потоке действий и слов вы сможете выделить множество независимых фрагментов, компартментов, каждый из которых не соотносится с другими, или по определенным основаниям прямо противоречит другим.
Итак, практики поведения и распознавания усваиваются нерефлексивно; не могут получить никакого осмысленного основания у их носителей; при этом закрепляются, защищаются и отстаиваются теми, кто их усвоил, и транслируются всем, кто как-либо их нарушает. Так происходит воспитание, социализация и попытка нормировать чужое поведение, не подпадающее под эти правила.
Люди не выбирают то, как им говорить, ходить, выглядеть, какие ответы и реакции воспроизводить. Они используют достаточно общий и достаточно типический набор поведенческих и речевых паттернов, сцепленных с определенными ситуациями и определенными фразами/вопросами. Практически никто из тех, кто реализует поведенческие практики и оценки, не сможет дать вам отчет в том, как он их усвоил. Однако после их усвоения они стали тем, что реализуется, поддерживается и охраняется. Именно они будут транслироваться всем окружающим и особенно тем, кто еще не успел их усвоить в силу своего недавнего рождения в это сообщество.
Все это касается усвоения уже существующих рамок поведения и распознавания. Другой вопрос – это происхождение самих этих рамок, их структуры, их специфики.
Изучение происхождения самих фреймов подразумевает изучение всех тех структур, которые их составляют: от архитектуры зданий и внутренней организации пространства до коммуникативного значения вещей и устройства речевых стратегий.
Это многолинейные, многокомпонентные реконструкции. Каждый фрейм можно сделать предметом долгого детального изучения: исследовать то, как многие линии сходятся вместе и дают нам какую-то конфигурацию вещественного, пространственного, телесного, речевого.
Почему фрейм универской лекции — или школьного урока — устроен так, как он устроен в нашем сообществе в наше время? Сам выбор места урока – кабинет определенного размера в специфически организованном здании; организация пространства внутри него – парты, стоящие в несколько рядов определенной длины, закрепленные за ними стулья, по два к каждой парте, стандартное расстояние между рядами, размеры парт, доска и место возле нее и т.д.; практики телесного поведения – одни позы и движения разрешены, другие запрещаются и регулируются; практики говорения, опроса, взаимодействия ученика и учителя и прочее – все это могло бы быть сколь угодно иным.
Оно и было иным в исторической перспективе, и сейчас разнится от одного сообщества к другому. Каждый элемент этого фрейма имеет свою историю, свои причины возникновения и закрепления, свои предшествующие версии и незакрепившиеся вариации. Практически все в этом фрейме могло бы быть другим, и правила поведения в нем также оказались бы другими.
Но попав в уже устоявшийся фрейм, не рефлексируя его происхождение и устройство, можно оказаться поглощенным им и уверившимся в нем так, как будто других вариантов не может быть или как будто его структура имеет какой-то обязательный смысл и правомерность. Конечно, не имеет. Всегда можно обнаружить множество иных вариантов и в истории, и в других современных сообществах, и в воображении возможных версий, пока еще не реализованных в массовом порядке, но от этого не менее допустимых.
Подобный анализ/деконструкцию/разбор можно осуществлять в отношении любых фреймов и сцепленных с ними способов жизни, восприятия и поведения. Здесь может пригодиться социологическая, историческая, антропологическая работа, а также самостоятельная работа мысли и воображения.
Как сформировался фрейм психиатрической беседы? Каковы его исторические и современные вариации в разных местах? Какие вариации могли бы быть, но пока не стали реализованными? Какую роль в нем играет организация пространства, конкретные предметы на конкретных местах, телесные позы, поведенческие паттерны, речевые ритуалы? Как каждый из этих параметров связан с другими, и как изменение в одном параметре – например, вещественном, телесном или интонационном – будет влиять на другие, например, на лицевые выражения, стиль и содержание речи?
Как сформировался фрейм покупки в супермаркете? Как он определяется самой архитектурой магазина, участием конкретных предметов – от самих продуктов до тележек, формы и положения касс и устройства рядов? Какие практики поведения в нем закрепились, какие телесные паттерны оказались с ним сцеплены в конкретном сообществе? И так далее.
Такие исследования могут показать, как из отдельных изначально вариативных и часто необязательных элементов собирается нечто, что на первый взгляд могло казаться целостным, само собой разумеющимся или не-могущим-быть-иным.
Происхождение и формирование фреймов — это одно, усвоение конкретным человеком правил распознавания уже существующих фреймов и правил поведения в них — это другое.
И первое, и второе может быть самостоятельным предметом исследования. Исследования, которое может иметь для вас ценность само по себе, или стать способом преобразования своего восприятия, способом преобразования или рефлексирования практик своего и чужого поведения, своих и чужих категоризаций и аффективных реакций, способом освобождения от доминации сформировавшихся и усвоенных рамок или способом изобретения новых.
В нашем случае это также существенно проблематизирует сами основы психиатрических различительных категорий и психиатрической диагностики. Существующие в данный момент в данном сообществе фреймы оказываются относительными и необязательными, легко разбираемыми и пересобираемыми: обращение к истории их происхождения, к их вариациям или их отсутствию в других сообществах, к рефлексии уже существующего и воображению возможного – сдвигает имеющиеся фреймы и сцепленные с ними практики и восприятия с какой-либо устойчивой позиции. Теперь это просто какой-то локальный мем.
Само усвоение встроенных в конкретные фреймы практик поведения, категоризаций и реакций оказывается локальным социальным научением, а не «нормальным психическим развитием» или «нормальным взрослением».
Те, кто усвоил их нерефлексивно и некритично, также нерефлексивно реализуют их, применяя к себе и ко всем остальным. Это то, что делает и большинство психиатров/психологов. Не занимаясь психическим здоровьем или психическим устройством как таковым, они реализуют фрейм-зависимые категоризации чужого поведения и фрейм-зависимые попытки его коррекции для приведения в соответствие с теми фреймами, какие они усвоили.
Фреймированный – во фрейме – фреймированно – фреймирует.
Т.е. психиатр/психолог, нерефлексивно усвоивший рамки поведения и восприятия – в конкретном фрейме взаимодействия – и соответствующим ему образом – пытается подогнать поведение и восприятие другого человека под существующие фреймы.
Это снова показывает, что без огромной и теоретически дисциплинированной рефлексии устройства собственных практик поведения, распознавания и оценивания, без рефлексии их происхождения и усвоения ни один психиатр или психолог не сможет даже подступить к выполнению своих заявленных обязанностей. Он будет всего лишь реализовывать то, что он усвоил непонятным для него образом на неосмысленных основаниях, и происхождение чего ему также неизвестно и непонятно, однако правильность и инвариантность чего он будет транслировать, навязывать и защищать.
Запертый в локальном наборе фреймов и мемов, не имеющий никакого пространства для рефлексии, мышления и воображения, следующий локально данному и коллективно реализуемому, такой психиатр никогда не доберется до того, чтобы работать с психическими проблемами и оценивать психическое состояние. Он будет местом и способом реализации конкретного набора жестко предустановленных интерпретативных и поведенческих паттернов, чужое несоответствие которым получит от него предустановленную же оценку психического нездоровья.
Никогда он не доберется и до перенастройки собственных систем восприятия, оценивания, категоризации, реагирования. На которых и завязана вся его диагностика и все его заключения.
И хотя гофманианский анализ взаимодействий и его теория фреймов, как я уже говорил, являются далеко не единственными теоретическими подходами такого рода, они и сопряженные с ними исследования и вопросы представляют тот минимальный повод и инструмент для рефлексии, которая необходима любым психиатрам и психологам. Иначе то, что заявлено как понимание психического состояния и излечение психических проблем и страданий, окажется фреймированным фреймированием в неосознаваемых фреймах.
И вместо понимания состояния конкретного человека и помощи именно ему внутри его мира, мы получим социально нормирующую терапию и трансляцию локальных социальных установок внутри социально установленных форматов. То есть то, чем является большая часть психиатрии и психотерапии сейчас.
Источник: https://vk.com/wall-200314958_197